Для журналиста важнее всего получить информацию из первых рук… С Ларисой Черниковой как раз тот случай. Забежав в ее уфимскую квартиру, я успел застать ее до отъезда: она паковала чемоданы, собираясь улетать в Шанхай еще на год после короткого приезда домой и двух лет жизни в Поднебесной.
Мы договорились поговорить о русских в Китае, о нашей знаменитой эмиграции, о нынешних китайцах и их взглядах на Россию… Бежали часы, за чаем текла беседа, которую беспристрастной не назовешь: Лариса Черникова — человек увлеченный.
— Если говорить о китайцах, то китайцы очень часто похожи на детей, — начала Лариса. — Я с удивлением, например, наблюдала, как взрослые люди, заходя в автобус, бегут занимать места. Когда я в первый раз это увидела, то просто глазам не могла поверить. Или, например, раз я делала покупки у них в супермаркете…
— А что, в Китае супермаркеты?
— А вы думали, Китай — глухая деревня? Шанхай по своему уровню — европейский город. Я уезжала из Уфы в страну, по моим понятиям, полусредневековую, а приехала в такую страну или, по крайней мере, в ту часть страны, которая развита гораздо сильней, чем Россия. Потому что Россия сейчас фактически на коленях, и жалко, что многие китайцы, которые раньше любили Россию, теперь говорят: «Наш бывший старший брат — не тот. Ваша экономика, к сожалению, не развивается, всюду кризис…»
— То есть от былых настроений «Москва — Пекин» ничего не осталось?
— Очень мало, хотя старшее поколение еще помнит. Надо сказать, в Китае с пиететом относятся к иностранцам. Но, когда узнают, что ты из России, отношение меняется — и, как правило, разговаривают уже не так, как, скажем, с американцем. Кстати, практически все в Китае могут изъясниться по-английски…
— Грустно. Значит, на русских в Китае тоже клеймо?..
— Ну, это вовсе не значит, что китайцы всех таковыми считают. Но общие настроения в Китае подобны: раз мужчина из России — то это что-то близкое к криминалу, потому что наша мафия у всех на слуху. А наша женщина — если не проститутка, так, по крайней мере, женщина такого поведения, к которой можно и поприставать.
У китайцев даже пословица есть для таких случаев — «Ловить момент!» (Для убедительности Лариса произносит фразу и по-китайски. — Ред). Иной раз это сильно мешает, приходится жестко ставить барьер…
— А как вас вообще в Китай занесло?
— Я работала на кафедре истфака в Башгосуниверситете и должна была читать лекции по новой и новейшей истории стран Азии и Африки. Обычно мы эти страны изучаем как бы попутно, потому что Россия больше ориентирована на Запад и Америку. «Перелопатила» горы книг — и я поняла, что Китай остается «темным пятном» даже для историков.
Короче, когда Госкомвуз России объявил конкурс для желающих продолжить образование в Китае, я подала свою программу… Думала, поживу у китайцев полгода, сниму ксероксы с нужных книг на английском языке — и домой.
А в Москве пришлось подписать контракт на два года учебы в Китае. Причем за нас платили по 20 тысяч долларов, и если ты контракт разрываешь до срока, то деньги надо возвращать. И вот мы, 50 человек из России, поехали учиться по обмену, а 50 китайцев приехали к нам изучать русский язык.
Помню, когда ехали в Китай, «обвалился» рубль, валюту обменять невозможно! С горя мы свои рубли раздали. Дураки были, думали: раз уезжаем из дома, они нам больше не понадобятся…
— В веселый вы попали переплет…
— Ох, и тяжело пришлось. Я до поездки по-китайски вообще не говорила, даже одного иероглифа не знала. Оказалось, что японцы и корейцы, которые, как и мы, приехали изучать китайский, запоминают их (система языков сходна!), а мы — нет.
У иероглифов ведь нет фонетического звучания, это картинки, которые надо зубрить. Чтобы читать газеты, нужно знать 36 тысяч иероглифов, чтобы изъясняться — пять-десять тысяч. Я, наверное, сейчас три тысячи знаю.
Как я их вызубрила, не описать! Иногда видишь иероглиф и знаешь, что сотню раз его писал, а значение вспомнить не можешь… Сколько я ревела по ночам, сколько раз хотела все бросить и уехать!
В неделю мы должны были запоминать 240 иероглифов, то есть 240 слов! Это кошмарные темпы, не для нашего ума. У восточных народов память механическая, они могут заучить 10 страниц даже непонятного текста на иностранном языке. А русский человек, если текста не понимает, не может запомнить, хоть убей!
Но, знаете, какой у нас, у русских, характер. Все европейцы из нашего корейско-японского класса отсеялись, я уже осталась одна, но все хотела доказать, что мы тоже можем учиться, как они.
В конце концов наша учительница сжалилась надо мной и на ломаном английском языке посоветовала: «Знаешь, лучше быть первой в последнем классе, чем последней в первом». Скрепя сердце, я с ней согласилась. Это был такой удар по самолюбию…
— Говорят, вы китайцев за эти два года сильно полюбили. Почему?
— Во-первых, мне было легко потому, что я в многонациональной Башкирии выросла и спокойно отношусь к тем, кто живет рядом и имеет свою культуру. У многих приезжавших ведь резкое неприятие Китая: ах, китайцы, они грязные, они кричат. А что, мы все такие замечательные и причесанные? Что, у нас бомжей нет?
Я думаю, что не в национальности дело, а в людях. И с первых дней китайцы мне все время помогали. Может быть, вид у меня был несчастный.
Я как приехала в Шанхай, с вокзала на такси поехала в Восточно-Китайский педагогический университет, куда получила направление. Такси туда не пускают, но охранники, видя мои бумаги на русском языке, сделали исключение, и мы заехали.
Вы не представляете, какую территорию занимает вузовский парк! Время от времени по дороге попадаются какие-то здания: общежития, учебные корпуса, библиотеки, стадионы. Там протекают две речки, есть три огромных арочных моста…
— В Шанхае, хотите сказать?
— Да нет же, в университете! Там учатся 60 тысяч студентов (ежегодный прием по 15 тысяч!), на территории 26 институтов и 32 научных центра.
Мы с таксистом ездили в поисках общежития для иностранцев минут сорок. В конце концов остановились возле студентов, которые занимались под большими деревьями (китайцы, кстати, любят заниматься под открытым небом).
И тут одна маленькая студенточка говорит мне по-английски: «Я знаю, куда вам ехать». Она побросала свои тетрадки и села в наше такси. Вот какое отношение!
Когда мы нашли нужный корпус, мне сказали, что в два часа дня в определенное место придет человек, который оформляет иностранцев. И вот эта девочка-китаянка, которая меня привезла, говорит: «Я буду ждать до двух часов, чтобы помочь вам отыскать его». И до двух часов ждала. Почему, кто я такая, чтобы она старалась? И больше я ее не видела.
Только через год она специально пришла ко мне в общежитие и сказала, что окончила университет и уезжает в Гуанчжоу. И добавила: «Если будете там и потребуется помощь — заходите, вот вам адрес».
Или еще случай. Когда мой китайский был совсем плохой, я побывала в шанхайском русском клубе и не рассчитала время. А там мгновенно темнеет, как на юге. Выйдя из клуба, я заблудилась. Иду и уже не понимаю, где мой трамвай. И вдруг откуда-то выходит китаец-старик:
— Ты куда хочешь?
Я сказала адрес. Он покачал головой:
— Ты идешь не в ту сторону. Мы с тобой вместе должны пойти обратно.
На вид старику было лет девяносто, он вел меня очень медленно и говорил:
— Пожалуйста, больше не ходи так поздно. В Шанхае все-таки опасно — есть всякие люди…
Он не только довел меня до трамвая, но и объяснил всем пассажирам по-китайски, куда я должна доехать, где пересесть: «Помогите, она не знает наш город, она должна успеть до 12-ти часов ночи» и т. д.
И его я больше не видела, даже не спросила, как зовут. И поэтому я к китайцам замечательно отношусь, они хорошие люди. Просто они бывают болезненно любопытны.
Первое время в Шанхае было впечатление, что тысячи и тысячи глаз смотрят на меня. Вас просто разглядывают, рассматривают во всех деталях: как вы одеты, какой у вас возраст. Для них нет проблем спросить у женщины, сколько ей лет, есть ли у нее муж, сколько детей, что ты здесь делаешь и т. д.
Или, к примеру, в супермаркете, с которого мы начали разговор, делаю покупки. И чувствую, кто-то трогает мою тележку. Я поворачиваюсь: супружеская чета, пожилые, солидные люди, спокойно копаются в моих покупках. Я им по-китайски говорю:
— Это не ваши вещи, это мои.
— Да мы знаем. Мы просто хотели посмотреть, что иностранцы покупают…
Они во многом такие: заинтересовались — и тут же удовлетворили свое любопытство. Эти супруги-китайцы еще образованные люди — извинились, покраснели. А люди из деревни еще проще.
Еду в автобусе, впереди женщина держится за поручень. И вдруг кто-то сказал: вон иностранка. Она разворачивается и начинает в упор меня рассматривать, как будто я и не живой человек, а кукла в витрине или мумия. Не зная, как сказать, что это нехорошо, говорю:
— Послушайте, может быть, у меня что-то не так?
— Да нет же, все так!..
На лице ее такая радость была:
— Так вы по-китайски говорите! Должно быть, вы американка?..
У них такое отношение потому, что американцы очень активно изучают Китай. И вообще у меня впечатление, что весь мир изучает китайский язык, столько иностранцев, как там, я никогда не видела в России.
Вообще Китай становится лидером Юго-Восточной Азии, и он занял место бывшего Советского Союза. И поэтому во всем мире отношение к Китаю сильно изменилось.
Это еще у нас, у русских, старые взгляды на китайцев, как на отсталый народ… А тут такие реформы проходят, столько нового, многие имеют достаток!
Я была у китайцев-преподавателей в гостях: у них дома как в магазине «Евростандарт», лишь кое-где их сувениры и картины китайские висят — для колорита. Все следят за европейской модой.
Я на стипендию только на рыночках одеваться могла, но видела, что покупают китайцы для себя в дорогих магазинах: обувь у них итальянская и французская, вещи американские и т. д.
— Говорят, что, кроме городского Китая, есть еще Китай деревенский…
— Я в деревне была всего лишь раз: летом прошлого года. Помогала учить русский одной девочке из нашего университета, и она пригласила меня. Это было недалеко от Гуанчжоу, в соседней провинции. Мы ехали целый день на автобусе. Сначала добрались до районного центра, потом на другом автобусе поехали дальше.
Я ведь по русской натуре никакой подоплеки в поездке не углядела, хотя знала, что китайцы при всей своей наивности — страшные практицисты.
Оказалось, что и эта девочка — не просто девочка, а типичная китайская девочка. Она не просто пригласила иностранку в гости, а помогла родителям, у которых в деревне своя лавочка, бизнес сделать.
К этому тоже надо привыкнуть в Китае: там и приятное, и выгода — все взаимосвязано. Поэтому китайцев можно по-разному воспринимать, но они не дураки и всегда будут иметь свою выгоду во всем.
Разумеется, на мой приезд вся деревня сбежалась, потому что в эту деревню первый раз приехала иностранка. Я в Шанхае уже привыкла, что все смотрят, но деревенские люди, они вообще простые. Я сразу этой девочке сказала:
— Ты их только предупреди, пусть они меня не трогают.
И началось! К нашему дому приходили не только сами деревенские, но и из соседней деревни приезжали что-нибудь купить. Это был такой предлог, чтобы поглазеть.
Так вот, родители девочки открыли настежь все двери дома и ворота во дворик, чтобы все нас получше видели, и мы сели за стол.
И мало того, что весь деревенский народ демонстрацией прошел, так каждый еще пытался зайти вовнутрь дома и что-то спросить у хозяйки. Потому что все они должны были видеть, во-первых, что на столе, во-вторых, какая из себя иностранка. Так она еще и по-китайски говорит. Ну, это вообще!
В этой поезде я узнала китайцев — более трудолюбивых людей я не видела. Мало того, что окрестные горы были обустроены террасами, на каждом клочке которых были плантации, залитые водой.
Но больше всего меня поразило, что тропа до самой вершины горы рядом с деревней (а гора высокая, мы полдня шли наверх!) выложена плитами. По пути были выстроены небольшие буддийские храмы, а в тех местах, где пробивались источники, везде были сооружены маленькие водопады и беседки.
И это было тем удивительней, что тут, в горах, вообще никого нет, лишь изредка ходят сами деревенские. Но все равно они, как муравьи, все склоны облагородили. Мы бы этого ни за что не сделали…
— Деревня беднее города?
— Безусловно, беднее, и денег там меньше. Мне сразу стали предлагать всякие поделки, сувениры. Деревянный резной веер стоил один юань! Я просто обомлела: как один юань? Это же все надо выточить, разрисовать, собрать… А они готовы за бесценок все продать и счастливы, что заработали юань, а не пол-юаня.
Вообще в Китае преобладает ручной труд. Шанхай живет хорошо еще и за счет привлечения рабочих из деревни, которые работают за бесценок и даже на высотные стройки таскают все на себе: цемент, кирпич и т. д. И часто грузчиками работают женщины. Китаянки более выносливы, чем мужчины: они работают дольше, меньше отдыхают…
В стране как бы везде введено равноправие, но в целом, мне показалось, существует какое-то восточное отношение к женщине — как к более низкому существу. Особенно в деревне.
— Скажите, вы русской эмиграцией интересовались?
— Я хотела про это отдельно рассказать. Любой человек, который приезжает в Шанхай из России, а особенно студенты, начинает с этого. Сразу после осмотра сеттльментов следует вопрос: «Где здесь эмигранты? Хочу с ними встретиться».
— Про сеттльменты для нашего читателя можно подробней?
— Это огороженные кварталы, где в прошлом столетии и до середины XX века располагались французская, английская и американская концессии. Мы студентам на лекциях в России часто говорили: мол, иностранцы в Китае такие-сякие, жили в сеттльментах за забором.
Но теперь я понимаю, что такое положение на то время могло быть оправданно — вокруг лежала нищая страна с миллионами кишащих в грязи и бедности людей. И если бы иностранцы не огородились от Китая в сеттльментах с помощью армии, они бы просто не выжили.
Хочу написать работу на эту тему, потому что мы долго рисовали взаимоотношения этих поселений и китайского общества сплошь в черных красках — и упускали из виду, что там и симбиоз какой-то был, и обмен культурными моментами.
Оказывается, были китайцы, которые спокойно жили внутри сеттльментов, о чем в России я и не слыхала, полагая, что из сеттльментов «попросили» всех китайцев, кроме обслуживающего персонала. На деле ничего подобного: если китаец проживал здесь, для него вход был открыт!
Другое дело — это хрестоматийный пример, — что на территории английского парка в центре Шанхая было когда-то вывешено объявление на английском языке: «Китайцам и собакам вход воспрещен». Я, конечно, не хочу оправдывать расизм, но сделано это было, возможно, потому, что парк просто загадили.
— Давайте вернемся к русской эмиграции…
— А лучше к нашему отношению к ней. Когда на заре перестройки первые русские студенты поехали в Китай, они много встречались с эмигрантами и их потомками, расспрашивали, будили надежды на связь с Родиной… А потом — уезжали и забывали о своих обещаниях. Причем часто забывали вернуть попавшие к ним документы и фотографии.
И сейчас в среде так называемых эмигрантов, а по сути просто выходцев из России, накопилось ожесточение. Они решительно не хотят ни с кем из русских встречаться.
Мои попытки сломать это ожесточение долго ни к чему не приводили. Только в мае 2000-го я попала в их светлое общество — в их клуб на встречу, которая проводится раз в два года. Весь вечер провела в беседах и расспросах.
Разумеется, тех старых эмигрантов уже нет, последний умер в 1998 году. На встрече в основном присутствовали русские, попавшие в Китай в сороковые и пятидесятые годы, или их дети от смешанных браков.
Все уже старенькие, самому старому стукнул, по-моему, 81 год. Но видели бы вы, какие они бодрые! Выпили, отмечая что-то свое, и такой подняли визг, затянули русские песни — причем такие, каких я не слышала никогда, хотя у меня семья в Уфе поющая, много песен знает отец…
— Вы говорите, что последний представитель старой эмиграции умер в 1998 году?
— Его фамилия была Порошин — в прошлом он вроде бы был русским военным разведчиком, затем служил у Чан Кайши и принимал участие в военных действиях против японцев. Неясно, как он сумел и с чанкайшистами ужиться, и после победы Китайской компартии остаться в Шанхае, его не репрессировали.
Долгое время после окончания войны он работал здесь переводчиком, писал какие-то эссе, сотрудничал с шанхайскими газетами. Хорошо знал не только китайский, но и английский и французский языки.
Говорят, Порошин был нелюдимый человек. В конце концов он женился на китаянке, а его сестра тоже вышла замуж и уехала в Америку. Когда китайская жена Порошина умерла и он, уже очень старый, остался один, эта американская сестра посылала ему деньги — как бы пенсион, поскольку китайское правительство не дало ему пенсии, а Россия от него отказалась.
В последние годы этот человек с незаурядной судьбой болел, дети сестры после ее смерти решительно забыли о шанхайском дяде. Умер он в страшной нужде, лишенный медицинской помощи, поскольку не мог платить за уход и лекарства…
— И почему все-таки вы решили заняться судьбами эмиграции?
— Ну, во-первых, в научную программу, по которой я ехала в Китай, я включила эту тему. Во-вторых, думаю, судьба эмиграции не может оставить равнодушной.
А толчком послужил пустячный, на первый взгляд, случай.
В Шанхае есть памятник Пушкину, установленный русскими эмигрантами. Его разрушали дважды: японцы во время войны и хунвейбины во время своих погромов в 1966 году. Один скульптор восстановил этот русский памятник. Когда весь мир отмечал 200-й юбилей поэта, к памятнику пришло много людей: сотрудники из консульства, местные русские, мэр города, иностранцы…
Видя такую популярность русской темы, практичные китайцы тут же открыли напротив ресторан «Евгений Онегин», в котором русским, впрочем, было только название, а еда китайская.
И вот на адрес этого ресторана вдруг из Москвы пришло письмо от какой-то не очень образованной женщины:
«Очень прошу прислать какую-либо информацию о жизни русских в Шанхае… Мой сын — монах, помогите ему собрать любую информацию о периоде жизни Св. Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского и о том, что теперь в тех зданиях, где были школы, гимназия, приют и т. д. Если можно, пришлите фото церкви, в которой, как написано в справочнике, сейчас ресторан «Lacky Restaurant».
Китайские владельцы ресторана письма не поняли, но у них была знакомая русская, которая вышла замуж за китайца. Та позвала меня в гости и показала письмо:
— Не знаю, что мне с ним делать. Может, выбросить?
А я и говорю: «Как можно! Человек из Москвы, можно сказать, на деревню дедушке, куда-то в Шанхай, отправил письмо, давай на него ответим!».
С этого письма и началось, вопросы его растревожили. А что, были русские соборы в Шанхае? Были русские гимназии и приюты? И начала я тогда поиски.
С одним из преподавателей Шанхайского университета перевели с китайского «Историю русской эмиграции», нашли упоминание о святом Иоанне Шанхайском (о чем сообщили женщине, приславшей письмо). Некогда он был русским офицером, попал в Маньчжурию, там постригся в монахи и имел приход. Затем перебрался в Шанхай. Это был очень хорошо образованный человек, много помогал эмигрантам и был заметной фигурой.
И с этого все пошло-поехало: чем дальше, тем глубже! Кто, к примеру, в Шанхае строил тот или иной храм, кто деньги дал? Ага, был меценат! А сам он как в Китай попал, кто друзья у него, кто враги и т. д.
И вот уже всплывают из глубины лет фамилии, за которые хочется зацепиться, и начинается для вас детектив, которому нет конца. Потому что у каждого сюжета есть свои продолжения и свои ответвления. Там семья родовитая была, тут Шаляпин в Китай приезжал, а в той церкви Вертинский венчался и т. д.
Удалось выяснить, что в Шанхае было восемнадцать русских церквей. Многие из них были разрушены. Но здания двух сохранились: в одной из них сейчас ресторан, в другой — биржа. Любопытно, что нам с китайским аспирантом удалось найти еще одно сохранившееся здание «русской церкви» — только оказалось, что это здание бывшей синагоги.
Эта история еще раз свидетельствует, какие китайцы отзывчивые люди. Мы полдня кружили в старой, очень запутанной части города, тщетно пытаясь отыскать следы православной, как нам тогда казалось, церкви: все улицы давно переименованы, кварталы перестроены, возводятся небоскребы.
Уже отчаялись, когда к нам обратился пожилой шанхаец:
— У вас проблемы?
Мы объяснили, в чем дело. Он развернул свой велосипед и говорит:
— Хорошо, я помогу, потому что об этой церкви мало кто знает. Я покажу место, куда раньше ходило много русских…
И действительно, он нас привел в такие закоулки, в которых мы бы едва ли отыскали нужный дом, даже зная адрес. И нам открылась мемориальная доска с надписью, что в 1927 году здесь была открыта синагога, построенная на средства российских евреев.
В настоящее время это музей, куда съезжаются евреи со всего мира, потому что многие из них после прихода фашистов к власти бежали из Германии через Россию именно в Шанхай. Оказалось, что в эмиграции в Китае существовала еврейская ветвь выходцев из России, которая имела с остальными изгнанниками общую судьбу…
— Интересно, о чем писали газеты в те годы?
— Мне сказали, что выходивших в Шанхае русских газет не осталось: их сожгли хунвейбины во время культурной революции. К счастью, это оказалось не так — и помог это выяснить случай.
Один молодой русский бизнесмен, переехавший в 1998 году в Китай из Владивостока, раздобыл мне на три дня редкую книгу на китайском языке «Русские в Китае».
Я потратила всю стипендию, чтобы снять с нее ксерокс для перевода. И была вознаграждена обилием сведений: там и про русский клуб, и про церкви, и про женские организации, и даже про проституцию, которой были вынуждены заниматься эмигрантки из благородных семей, пока их мужья искали работу.
Книга была на китайском языке, и автор был указан китайский. Однако на самом деле он эту книгу, переводя, что называется, «содрал» у Жиганова — краеведа, похожего на наших одержимых, только в шанхайском варианте.
Жиганов на русском языке издал свою книгу в 1936 году, не уставая повторять тогдашним эмигрантам: «Вот вы живете сейчас в Шанхае и не понимаете, что это не просто быт, а История! Через десяток лет все это может закончиться, и никто не будет знать, как мы здесь жили, о чем мечтали, не останется ни фотографий, ни воспоминаний — и никто не вспомнит наши имена…»
Жиганов сумел собрать воедино все, что касалось той старой шанхайской эмиграции, просил деньги на книгу, собирал записи, издавал… И теперь мы пыхтели — переводили его труды в обратном порядке: с китайского на русский…
— А разве не было в Шанхае книги на русском языке?
— Была в единственном экземпляре. Китайцы ею очень дорожили и никому не выдавали ее на руки. Но, увы, однажды в библиотеку пришел человек из нашего консульства, москвич, представился и попросил дать ему книгу на время.
Надо сказать, у китайцев большое почтение ко всем дипломатам, и ему как дипломатическому работнику эту книгу доверили. А он увез ее в Москву. После этого к русским такое отношение стало, что меня в библиотеку не пускали, раз у нас даже дипломаты книги воруют… Но пропавшая книга Жиганова неожиданно дала мне новый шанс…
— Каким образом?
— Разбираясь в ее судьбе, я случайно узнала, что китайский переводчик книги во время работы пользовался и русскими газетами. Как газетами?.. Я ведь знала, что их архив был уничтожен в 1966 году! Оказалось, нет — в одном из хранилищ газеты остались. В Китае архивы не централизованы, найти нужное, не имея подсказок, почти невозможно.
Но тут, к счастью, мне указали архив, где уцелели газеты. Я побежала туда и услышала:
— А у вас есть допуск?
— Какой допуск?
— Мы должны убедиться, что вы хорошо знаете китайский язык.
Представьте, теперь я должна была сдать экзамен по китайскому, чтобы получить доступ к русским газетам — причем экзамен принимали лишь дважды в год. И потянулась эта волокита… В конце июня, наконец, стало известно, что допуск к газетам в архиве мне дадут. Но 15 июля заканчивалась виза моего проживания в Китае…
Я чуть не плакала от досады, писала в Москву, чтобы мне продлили командировку, но мне ответили, что сроки вышли.
Видя мое состояние, опять на помощь пришли китайцы. Мои преподаватели пошли к ректору Шанхайского университета и сказали: «Если студентка так хочет изучать историю Китая (а судьба эмиграции — тоже китайская история), то почему Китайская Народная Республика не может помочь бедной студентке из России?».
Вы вслушайтесь! Это не мы, считающие себя великой страной, а китайцы относятся к нам со снисхождением — не наоборот… Это они помогают нам как отсталому народу…
В общем, университет подал насчет меня прошение, а пока в инстанциях шло рассмотрение, виза закончилась и я улетела домой, в Уфу. И вот на днях мне телефонный звонок из Москвы:
— На ваше имя из Китая пришел грант еще на год учебы в Восточно-Китайском университете. Так вы едете или мы пошлем кого-нибудь другого?
— Да уж, конечно, еду! — закричала я в трубку. Слишком дорого достался этот шанс, чтобы уступить его кому-то…
— Как вы думаете, в русской эмиграции были выдающиеся люди?
— На мой взгляд, они все выдающиеся. Невероятной была судьба у каждого из этих людей — трагическая, надломленная. И в то же время проявился русский характер, потому что большинство не сломилось — хотя самые слабые сошли, мужчины спивались, были голод и самоубийства, высокая детская смертность до 1935 года…
Но в целом эмиграция смогла все пережить — и тот, кто выжил, тот уже пошел. Через десяток лет они укоренились, встали на ноги и даже начали богатеть. Появились приходы и газеты, свои клубы и благотворители.
Кстати, в Китае русские купцы торговали не только в Шанхае, но по всей стране. На них были нападения и даже убийства, в китайском суде тех лет и в судах международных сеттльментов даже шла речь, чтобы выдать купцам оружие. Все эти страницы жизни нашего народа нам нужно помнить и изучать.
— Вы считаете, уроки эмиграции нас могут научить?
— Мне кажется, что в истории и нашей, и китайской многое смыкается и соприкасается, хотя, конечно, не скажешь, что эмиграция и то, что мы в России пережили за последние 10 лет, — одно и то же… И все же есть вещи, которые я раньше не понимала и которые, соприкоснувшись с Китаем и судьбами эмиграции, теперь могу понять.
Вообще Китай и Россия — как два берега одной реки, одних противоречий. Вот у них сейчас рынок. И в то же время меня не оставляет впечатление, будто в Китае я вернулась в прежний Советский Союз: люди не думают о завтрашнем дне, верят, что до скончания веков будут их пенсии, стипендии, зарплаты…
И завидую я, с одной стороны, этой вере, которой у нас не осталось. А с другой стороны, смотрю на китайцев и думаю: а ведь они как дети — за них уже подумали, все решили и все определили наперед…
А что касается эмиграции… Тут о многом можно задуматься в сопоставлении с сегодняшним днем.
Взять хотя бы проституцию, которой в 30-е годы жены «бывших русских» занимались на улицах Шанхая, спасая от голода семьи, — для них это была беда, трагедия их мужей, шанс на выползание из тупика в дальнейшем.
И взять нынешних девочек-проституток с Дальнего Востока — в основном из Хабаровска, Читы, — которые тоже приезжают и «ловят момент». Эти-то за чем погнались? Ведь их потом, без паспортов и виз, вызволяют из Китая с великим трудом, они там абсолютно бесправны, их могут использовать как угодно, могут убить — и никто не хватится…
В Шанхае я познакомилась и с другими русскими девочками — теми, которые вышли замуж за китайцев. Они тоже сделали свой выбор, и некоторые довольны, вот только дети — уже китайцы, пусть даже и понимающие по-русски, но думающие по-китайски.
А сами девочки какие? Это не проститутки, скажем так. И в то же время они из особого круга — из девочек массажных кабинетов и танцевальных клубов, где цепляют мужчин. Они живут как птички — вроде «шанс пойман», в доме достаток.
Но для китайца ничего не стоит завтра же объявить, что он решил жениться снова, и указать на дверь… И вот тогда проблемы, жизнь «с нуля» в чужой стране… А быть русским в Китае непросто, хотя у наших стран сейчас хорошие отношения. Это заметно даже в повседневности.
Сегодня в Китае много наших спортсменов, которых пригласили, чтобы поднять местный спорт. И вот что интересно! Когда китайских спортсменов, добившихся успеха, тренировал, скажем, американский наставник, об этом на соревнованиях обязательно объявят во всеуслышание. Если тренер из России — никаких комментариев.
— А к Америке у них какое отношение?
— Весь Китай хочет поехать в Америку. Американский образ жизни — это свет в окне, особенно для молодежи: «Ой, что вы, Америка — процветающая страна». Все молодые люди только и мечтают об американском гражданстве. Предел желаний для девочки-китаянки — выйти замуж за американца. Для меня это немного горько, ибо когда-то так относились к России, к нашим людям…
— Куда же вы тогда снова едете? Не жалеете, что прожили в Китае два таких трудных года, и впереди вас ждет неизвестно что?..
— Вы знаете, я не жалею. Ведь того, что я узнала за это время — и как историк, и как человек — ни за какие деньги не купишь. Завтра я лечу в Москву, оттуда дальше. Билет на самолет «Москва — Шанхай» стоит — с ума сойти! — 12 тысяч рублей. В университете в Уфе мне его, разумеется, не оплатили, билет брала за свой счет, в долги залезла по уши. И все равно я счастлива! Ведь впереди меня ждет Китай, такая манящая и неизведанная страна.
— Так в добрый путь, Лариса. Будьте счастливы.
Беседу вел Виктор САВЕЛЬЕВ.
Источник: газета «Русский обозреватель», №1, ноябрь 2000 года.
Текст цитируется по сборнику: Виктор Савельев. «Большая книга интервью». Интервью разных лет. Беседы с Федором Конюховым. Такой Большой и загадочный Китай. Издательские решения, 2018.