С героем чехословацкого народа, легендарным партизанским «Черным генералом» Даяном Баяновичем Мурзиным мы встретились накануне праздника в его квартире на улице Ленина в Уфе. Наш земляк, без сомнения, один из самых признанных в международном масштабе солдат той великой Войны, о которой мы много лет спустя и ведем с ним разговор.
— Даян Баянович, Вы один из самых популярных людей в Чехословакии. Нынешний День Победы мы встречаем в сложной обстановке, когда зашаталась система безопасности в Европе и во всем мире, бомбят Югославию, а бывшие наши союзники — такие, как чехи — примкнули к блоку НАТО…
— Я думаю, что дружбу нашу со словаками, с чехами, так же как и дружеские отношения между нашими народами невозможно перечеркнуть. И об этом нужно сейчас говорить во весь голос. Вспомните, во время Великой Отечественной войны Сталин, руководство страны поставили задачу не только освободить от фашистов свою собственную территорию, но и прийти на помощь большим и малым народам, которые томились под гитлеровским игом. «Наши силы неисчислимы, враг будет разбит!» — говорили в те дни.
И когда наши войска стали приближаться к Германии, мы не могли не помочь в вооруженной борьбе братских славянских народов против оккупантов. С этой целью в 1944 году были созданы специальные разведывательные и диверсионные школы. Одна из таких школ, где учили методам партизанской войны в гитлеровском тылу, была под Киевом в местечке Святошино…
— Как началась для Вас чехословацкая одиссея? Ведь до этого Вы партизанили на Украине в отряде, подчиненном знаменитому батьке Ковпаку, в Молдавии…
— После освобождения Молдавии, когда я приехал для отчета в Москву, меня пригласил к себе секретарь ЦК Белоруссии Пономаренко и сказал: «Ну что, Мурзин, война еще не окончилась. Мы решили обучать для дальнейшей работы на территориях своих стран немецких, венгерских, польских и чешских добровольцев-патриотов. Опыт партизанских действий у Вас есть — мы решили и Вас направить в эту школу. Подумайте, посоветуйтесь с друзьями…»
Со мной из Молдавии в Москву приехал полковник Мусин, сибиряк, он сказал: «Ну что, я уже в годах, в армии дослужу, а ты молодой, так что решайся». Мне тогда ведь было только 23 года, да и то неполных. На следующий день я дал согласие и уехал под Киев, где готовили кадры для заброски во вражеский тыл. Меня назначили в штат чехословацкой группы.
Преподавали нам бывшие командиры легендарных партизанских соединений Ковпака, Сабурова, Медведева, Федорова. Приезжали с лекциями генералы, военачальники, учили мыслить, вникать в обстановку. Школа была под особым вниманием — Хрущев туда несколько раз приезжал, постоянно бывал министр госбезопасности и внутренних дел Украины генерал-лейтенант Строкач…
Четыре месяца подготовки — и из нас начали формировать группу для десанта на территорию Словакии. Командиром этой группы был назначен Ян Ушияк — он служил в словацкой армии, и когда Гитлер направил ее в Россию, как и многие патриоты, перешел на нашу сторону. Меня назначили советником Ушияка и начальником штаба будущей партизанской бригады.
Всего нас в группе было со словаками и чехами 22 человека. Шестеро — наши, советские: радисты Володя и Нина, начальник медсанчасти будущей бригады Миргали Латыпов из Башкирии, старший лейтенант Павел Морозов, самым молодым был подросток Валя Николаев, ему было всего 13 лет. Но он уже год провоевал вместе с партизанами у Ковпака, был ранен, награжден орденом Красной Звезды и партизанской медалью. Это был всеобщий любимчик: боевой, шустрый, умел петь, поплясать, играть на мандолине…
— Сбрасывали Вас на парашютах?
— Да, ночью, в последних числах августа. Первым приземлился у словацкого села Склабино Ян Ушияк с частью группы, мы прыгали сутки спустя. Я навек запомню это приземление — хотя десантировался в шестой раз. По заведенной традиции я как старший в команде прыгал замыкающим, после всех.
Прыгнул последним, а приземлиться хотел первым — чтобы побыстрей собрать всю группу, сориентироваться. Ведь не секрет, бывало, что кто-то разбивался после прыжка, да и немецкая разведка не дремала — порой парашютистов расстреливали прямо в воздухе или пытались окружить и взять в плен.
Вот почему, чтобы ускорить падение, я подтягивал на себя стропы парашюта. И приземлился неудачно — там было несколько высохших деревьев, и я в темноте налетел на одно из них, сильно ударился о ствол правой стороной лица. Потекла кровь — на это, впрочем, я не обратил внимания. Потому что сразу заметил — ко мне какая-то тень идет. Крикнул «стой» несколько раз — по-словацки и по-немецки, тень приближалась, я поднял автомат.
Из темноты вышла местная женщина из деревни со словами: мы, браташ, мол, вас давно ждем. Увидев у меня на лице кровь, она оторвала от своей одежды тряпку. Я говорю ей: не надо. Она плачет: как же не надо, у вас кровь… В это время и Ян Ушияк с ранее прибывшими членами группы подошел, меня повели умываться к деревенскому колодцу…
— Выходит, что местное население вас принимало хорошо…
— По-братски! Тут же ночью повели меня к старосте села Склабино — народ в селе нам сочувствовал. Пришли на беседу старики, которые помнят Россию еще по чехословацкому корпусу. Наутро мы попросили старосту, чтобы он собрал митинг. На него собрались и стар, и мал, и женщины, и мужчины. Все натерпелись от гитлеровцев, которые и расстреливали, и в Германию угоняли, и дома жгли. Все жители слыхали, что Советская Армия уже громит фрицев, все собирались воевать с захватчиками. Многие хотели вступить к нам добровольцами, кто-то пришел уже с оружием, были перешедшие на нашу сторону военные, даже несколько человек из полиции.
Весь день мы записывали людей в нашу партизанскую бригаду — сначала в церкви, потом в выделенных нам домах. В короткий срок мы сформировали отряд из 600 человек — из этой и соседних деревень. И решили принять участие в боях — по соседству партизанский отряд командира Величко дрался за город Мартын, где часть гарнизона перешла на сторону партизан.
В этих страшных боях мы понесли первые потери: погибла почти половина нашего отряда, тяжело были ранены старший лейтенант Морозов и наш общий любимчик Валентин, который по-мальчишески всегда рвался в бой с автоматом наперевес. Раненного в руку и ногу, мы его вынесли из-под огня…
— Это были те дни, которые вошли в Историю как словацкое национальное восстание?
— Да, но нам была уготована другая участь. Мы получили приказ из Киева — нашему отряду идти маршем в Моравию, чтобы перенести огонь восстания на территорию Моравии и Чехии. Это был сентябрь 1944 года, мы прошли, освобождая мелкие города и села, к границам Моравии и почти без потерь форсировали реку Вак. До границы Моравии было рукой подать — мы нашли двух словацких лесников в километре от границы и стали готовиться к переходу…
— Вы говорите о границе с Моравией как о сильной преграде…
— Так оно и есть: Моравия — это германский протекторат, там Гитлер держал почти миллионную армию своего ставленника Карла Германа Франка. И хотя мы сумели связаться с местными подпольщиками из Остравского обкома Моравии и пользовались информацией местных жителей, с первого раза наша партизанская бригада — которая опять выросла до 620—640 человек — границу пройти не смогла. У Франка была подтянута танковая дивизия, авиация, он издал обращение к чешскому и моравскому населению, в котором грозил сжигать и расстреливать каждую деревню, где хоть один житель окажет помощь партизанам-«бандитам».
Неся потери, мы вынуждены были отступить в Словакию, неудачной была и вторая попытка перехода границы…
И тогда мы поняли, что большим отрядом нам в протекторат не проникнуть — и мы начали просачиваться через границу небольшими группами. Первую из них повел я, в ней были в основном бежавшие из плена русские, украинцы, были казахи… Нам удалось пройти на 38 километров вглубь Моравии и обосноваться у горы, которую здесь называли Княгиней. Туда потом стянулись все наши группы…
Там мы и начали создавать нашу партизанскую бригаду. Это была единственная партизанская бригада, действовавшая на территории Моравии и Чехии в дни войны…
— По Вашим рассказам понимаешь, что наша Победа была перемешана с горечью потерь…
— Мало кто остался в живых из наших десантников, начинавших этот поход со мной. Погибли оба радиста — немцы ведь стремились уничтожить их в первую очередь, чтобы лишить нас связи с «большой землей».
В начале ноября нас предал внедрившийся в наши ряды предатель — трудно ведь было проверить всех, кто хотел присоединиться к нашему отряду. Этот человек по имени Дворжак пришел к нам в отряд с партийным билетом за номером «одиннадцать», подписанным якобы самим Готвальдом. Оказалось потом, что это фальшивка.
Этот Дворжак и выманил Яна Ушияка, меня и наших командиров в условное место на горную поляну, будто для переговоров с подпольщиками из Моравской Остравы. Там нас и окружили, завязался неравный бой. Тяжело раненный, с простреленными руками, командир нашей партизанской бригады и мой боевой товарищ Ян Ушияк застрелился, чтобы не даться живым…
Прикрывая отход товарищей, я ощутил сильный удар в ногу — настигла вражеская пуля… Из последних сил я скатился с обрыва в овраг и, превознемогая боль, шаг за шагом сумел уйти по горному ручью. Очнулся я от того, что надо мной склонилось лицо местного лесника Яна Кржижановского. Счастливая случайность — этот человек принадлежал к нашим верным помощникам. Он укрыл меня в лесу под деревом, завалив мою «нору» ветками, и приносил мне еду. В округе рыскали немецкие солдаты с овчарками.
Я лежал в полубреду несколько дней один — выпал первый снег и, чтобы немцы не нашли мою «нору» по следу, мой спаситель не ходил ко мне. А нога тем временем опухала и загнивала. Я понял, что если сейчас не вычистить рану, начнется гангрена, а это конец… Собравшись с духом, я разбил компас и острым осколком стекла стал резать гнойный нарыв на ноге, выдавливать из раны кровь и гной. Потом сделал компресс из сала на вычищенной ране и лежал, ожидая врагов с четырьмя последними патронами…
К моему счастью, через неделю меня переправили в безопасное место товарищи. Там я узнал о смерти нашего командира Ушияка, о наших потерях. Но надо было жить и бороться! Фашисты думали, что предательством под Княгиней они нас уничтожили… Но борьба только начиналась…
— Расскажите, как Вы стали личным врагом Гитлера.
— Это уже было позже, в марте 1945-го, когда наша возродившаяся партизанская бригада, которой мы присвоили название «1-я интернациональная партизанская бригада им. Яна Жижки», стала вовсю досаждать врагу. Мы громили подразделения врага, взрывали пути, враг уже не чувствовал себя на территории Моравии в безопасности.
В то время немцы попали в трудное положение из-за боев в Венгрии в районе озера Балатон, туда решил наведаться сам фюрер. Он приехал в Прагу, собрал совещание, на которое были приглашены наместник Моравии Карл Герман Франк, генерал-фельдмаршал Шернер и высшие чины гестапо. И был поражен, когда услышал от них, что они не рекомендуют фюреру ехать через территорию Моравии ни поездом, ни на автомобиле, ибо здесь активизировались партизаны. Гитлер был взбешен: «бандиты» на территории германского протектората! Кто допустил!»
Гитлер уехал в Берлин, а в Моравию срочно прибыл с особой миссией личный порученец и друг детства фюрера полковник Отто Скорцени –тот самый, что с группой своих десантников-головорезов вызволил из плена итальянского диктатора Муссолини.
Это был не простой визитер — несмотря на полковничий чин, Скорцени мог отстранить любого генерала, мог и расстрелять. Одна из книг об этом двухметрового роста эсесовце называется «Человек со шрамом» — тот шрам Отто заработал еще в молодости, когда во время нападения на Гитлера в ресторане защитил будущего фюрера.
По приказу Скорцени в Прагу были созваны лучшие кадры гестапо — в этом совещании принимало участие около 250 агентов. Сейчас мы уже знаем, как шел разговор. Скорцени потребовал показать по карте, где действуют партизаны, назвать их численность и командира. Один из агентов доложил про меня, что, дескать, партизанами командует какой-то майор с черной бородой, то ли грузин, то ли армянин. Как раз тогда я носил окладистую черную бороду, чтобы казаться старше своих 24-х лет, и агентура гестапо имела даже мою фотографию.
Услышав, что партизанской армией командует лишь майор, Отто Скорцени рассвирепел вконец: «Болваны! Как может майор командовать бригадой! Убрать болвана!»
Положение спас один из резидентов по прозвищу Большой Франта, бывший инженер-строитель, много людей загубивший и впоследствии казненный партизанами. Он встал и сказал, что партизанами в Чехии и Моравии командует генерал с черной бородой.
«Вот это другое дело! — смягчился Скорцени. — Вот этот агент знает, что говорит». В ту же ночь были отпечатаны и потом разбросаны по округе листовки, где гитлеровцы обещали за голову «Черного генерала» два миллиона дойчмарок…
— Наверное, Вам такую листовку сразу принесли?
— Конечно. На нас обрушилась вся мощь гитлеровской военной машины — командование операцией по уничтожению партизан на этот раз взял на себя сам Отто Скорцени. К тому времени мы действовали пятью отрядами, а штаб бригады, кочевавший с одного места на другое, вовремя получил от наших осведомителей в гестапо информацию о карательных мерах. Это позволило нам оперативно вывести из-под удара четыре основных отряда из пяти — и только один небольшой разведывательный отряд, с которым у нас не было связи, был окружен в поселке Плоштина. Партизанские разведчики — их было чуть больше 120 человек — приняли неравный бой.
Гитлеровцы сразу пустили в ход и артиллерию, и авиацию, танки, не оставив в живых ни бойцов, ни мирных жителей. Теперь в этом месте музей памяти бригады…
А Отто Скорцени после этой акции устрашения велел вспахать землю на месте уничтоженного поселка и убрать его имя с географических карт. Гитлеру он доложил, что все партизаны и их главарь «черный генерал» им уничтожены, за что он получил от фюрера высшую награду — рыцарский крест, так же как после операции по вызволению из плена Муссолини…
— Выходит, знаменитый эсесовец-головорез обманул фюрера?
— О, у этой истории было интересное продолжение. Как вы знаете, Отто Скорцени, имея документы, компрометирующие Черчилля, сумел избежать длительного тюремного заключения и в последние годы жил в Испании, где с ним встречался автор «Семнадцати мгновений весны» наш писатель Юлиан Семенов. Он задал во время встречи со Скорцени в Мадриде вопрос, помнит ли тот «Черного генерала» и ту операцию по уничтожению партизан в протекторате Моравия.
Эта встреча была несколько лет назад — незадолго до смерти Скорцени, который, присвоив себе половину золота нацистской Германии, был одним из самых богатых людей в мире. И когда Семенов высказал бывшему эсесовскому полковнику, что «Черный генерал», за которым тот охотился, жив-здоров и живет в настоящее время в Уфе, это был для Скорцени сюрприз. Не знаю, поверил ли он тогда Семенову, но заругался в ответ страшно…
— Удивительно, как судьба свела Вас с разными людьми, по которым можно изучать судьбы войны, Историю…
— В этом нет ничего необычного, ведь мы все вместе эту Историю и делали. Недавно мне передали книгу немецкого генерала фон Мюллера, которого мои разведчики-партизаны захватили в конце войны в небольшом местечке Гоштицы в замке графа Дубского. Фон Мюллер, которого мы в санитарной машине сумели провезти через все контролируемые нацистами дороги в штаб бригады, в разговоре со мной просил оставить его в живых и выпорол из подкладки своего мундира секретную карту, на которой была дислокация всех вражеских армий. Мы сохранили жизнь генералу — теперь он пишет мемуары.
О тех событиях пишут историки, писатели, снимают фильмы. Невозможно забыть те годы, те жертвы и тот след, что оставила на земле наших боевых побратимов «1-я Интернациональная бригада имени Яна Жижки». Это я вижу по письмам моих друзей, по поездкам в Чехословакию, где по-прежнему помнят моих боевых товарищей, людей разных национальностей, которых объединила общая борьба с фашизмом. Нам хочется, чтобы наше боевое прошлое не ушло в небытие, чтобы оно по-прежнему объединяло наши народы. Будем помнить наше содружество.
Беседу вел В. САВЕЛЬЕВ.
Источник: «Молодежная газета» Республики Башкортостан, 6 мая 1999 года.