Певец живого мира (встреча с интересным человеком)

ЛЕТ семь назад я случайно попал на лекцию для садоводов «Враги наших врагов». Помню, вышла какая-то неувязка со временем, и я зашел «убить» лишний час в близлежащий клуб, куда звала написанная от руки афиша. Фамилия лектора — Заянчковский — была незнакома. «Посижу на последних рядах, а время подойдет — незаметно выйду», — решил я.

…В зале не спеша рассаживался пожилой народ — любители-садоводы. «Вы тоже послушать? — сосед, худощавый старичок, с сомнением смотрел на мой явно несадоводческий вид. — Боюсь, вам будет неинтересно».

Но через минуту я забыл мрачный прогноз соседа и дело, что привело меня в эти края. На сцене немолодой, плотный человек с густыми кудлатыми бровями рассказывал удивительные вещи.

Он говорил о канадском ученом Фарли Моуэте, который долгое время бок о бок жил в безлюдной тундре с семьей волков. Бесстрашный биолог вскоре выяснил, что волки вовсе не бродяги-кочевники, какими их считали, а оседлые звери и хозяева обширных владений с точно обозначенными границами. Фарли Моуэт, пользуясь волчьими методами, огородил для себя изрядный кусок тундры и поддерживал с семейством зубастых хищников весьма добрососедские отношения.

Человек на сцене говорил о величии природы, о проделках лисиц, о городской живности — синицах, забияках-воробьях. Он воевал за доброе имя кукушки, уничтожающей тысячи опасных вредителей. И по его словам выходило, что урожай, способный прокормить полный зал слушателей, сохранили всего четыре хорька — неутомимых охотника за грызунами.

Это был страстный гимн пернатым и обладателям драгоценных мехов, дружным муравьям и упрямцам-ежикам, выставляющим колючки даже навстречу автомобильной шине.

Я, забыв о намерении уйти, прослушал всю лекцию до конца. И еще с полчаса толкался среди садоводов, осыпавших докладчика вопросами. Человек с густыми бровями был редким знатоком жизни животных. Потом, в одной из своих книг, он расскажет об истоках своей любви к природе:

«Мои детские годы прошли в большом лесу на Киевщине, где отец работал в лесничестве. Позже мы жили в селе, казавшимся издали сплошным садом. Старый графский парк, леса и рощи, луга, болота, речушки, пруды населяли разные птицы и звери. Гнезда аистов, цапель, дупла дятлов, лисьи норы и заячьи следы, шуршащие травой ящерицы, колонии грачей, гнезда птичьей мелюзги и многое-многое другое было знакомо нам, сельским ребятишкам… А в лесу, что ни шаг — что-то новое, интересное. Вот среди старой опавшей листвы обнажена земля. Значит, лежала косуля, отдыхая в жару на прохладной земле. А вот на высоченном дереве чье-то большое гнездо. Коршуна…»

Такой мне запомнилась первая встреча с Иваном Филипповичем Заянчковским, профессором сельскохозяйственного института, заслуженным деятелем науки Башкирской АССР.

После лекции я шагал по улицам с каким-то неясным, щемящим чувством. День клонился к исходу, воздух был напоен предвечерним покоем. Я механически смотрел на прохожих, на девочку, кормящую голубей, на самих голубей, бойко перебирающих по асфальту голыми сиреневыми лапками. И вдруг со страшной обнаженностью осознал, что уже давно не замечаю прилета и отлета птиц, жужжания шмелей на цветах, что с самого детства не гладил глупую, милую морду какого-нибудь щенка и забыл, как птицы поют на рассвете.

Всю неделю я ощущал нечто, вроде нехватки витаминов весной, а в ближайший выходной поломал все планы и выехал на речку Дёму. Загородный сезон уже кончился, сыпал меленький дождь — предвестник глубокой осени, но электричка была полна народа. Люди ехали с вещмешками, удочками, палатками, и было весело от мокрых плащей, распаренных лиц, хриплого гомона. За окном электрички пролетали поля, леса, провода с сидящими на них галками. При подъезде к Дёме тучи словно порвались, и на реку брызнул яркий солнечный луч. Природа заиграла, ожила, засверкала всеми красками. Быть может, в такие минуты и бываешь счастлив, подумалось мне под стук колес…

…Вторая встреча с Иваном Филипповичем Заянчковским произошла в далеком уральском городе. В магазине с книжной обложки с хищным птичьим профилем на меня глянула знакомая фамилия. Книгу «Наследство и наследники» я проглотил в считанные часы, в поезде на пути в Уфу, и не ошибся в своих ожиданиях. Это был захватывающий, остроумный рассказ об инстинктах и поведении «братьев наших меньших» — рассказ, густо пересыпанный эпиграммами, пословицами, отрывками из художественных произведений.

Здесь можно было встретить и легкую строфу из «Евгения Онегина» и героя сатирического романа Франсуа Рабле — хитроумного Панурга, который утопил стадо овец у обидчика, купив у того барана и сбросив в море: и всё «панургово стадо» последовало за бараном-вожаком…

Смешно, что перед экзаменом по зарубежной литературе, который я недавно сдал на журфаке, кто-то из моих сокурсников просил по-быстрому пересказать ему роман Рабле, — а тут вдруг человек из сельского хозяйства, далекий от литературы, в книге про животных с блеском цитирует не только Рабле, но и Шекспира, Льва Толстого, приводит эпиграммы Вольтера, басни Крылова, строки Гомера, стихи Никитина, Заболоцкого, Щипачева, Татьяничевой, Яшина… После этой небольшой — в триста страниц — научно-популярной книги по зоологии я решил поближе познакомиться с ее автором. Это удалось лишь недавно.

…И вот я в гостях у Заянчковских. Пока хозяин задерживается на ученом совете, его жена Валентина Ивановна показывает обширную библиотеку и работы мужа. Я знаю, что последнюю книгу «Пастухи и артисты» Иван Филиппович не зря посвятил ей: Валентина Ивановна — незаменимый помощник в научно-литературной работе, первый слушатель и читатель рукописей, критик, секретарь, иногда машинистка…

За беседой незаметно летит время. Я листаю «Занимательную зоологию» — первый опыт научной популяризации, и свежее издание «Звери начеку», вышедшее 50-тысячным тиражом в Москве, вытягиваю за корешок и открываю книгу в красноватой глянцевой суперобложке. Но что это? Названия нет ни на обложке, ни на первой странице — вместо него здесь обрываются ровные колонки иероглифов.

То моя ошибка: книги на японском языке нужно начинать с конца. На «задней» корочке есть и заглавие по-русски, напомнившее мне давнюю лекцию — «Враги наших врагов». Эта работа о биологической защите садов, лесов, полей и огородов от вредителей выдержала шесть изданий у нас и за рубежом, а на Всесоюзном конкурсе на лучшие произведения научно-популярной литературы она была отмечена первой премией и дипломом первой степени.

Пришел хозяин, общительный, веселый, сразу повел меня к шкафу, полному фигурок зверей и птиц:

— Видали мой «скотный двор»? Валентина Ивановна дразнит его по-научному — «виварий». Вот тут у меня лошади, тут собаки, ниже хищники и «мирное стадо»…

Я оценил принципиальность Заянчковского — ведь животных он любит страстно. Когда гастролировавший в Уфе дрессировщик Вальтер Запашный привез в сельхозинститут своего тигра Тайфуна, занозившего лапу швейной иглой, Иван Филиппович выкроил время между лекциями, чтобы потихоньку погладить спавшего под наркозом полосатого красавца.

Во время редких передышек он не упустит случая выехать за город, выманить дятла, постучав по стволу палкой, подозвать кукушку. Но Заянчковский принципиально не держит диких животных в городских условиях, в книгах и статьях доказывая, что место ежика или сороки не в квартире, а в лесу; что люди, заморившие лисенка в сарае, проявили жестокость. Вот почему стеклянные, фарфоровые, глиняные зайцы, олени и медвежата — единственные пленники Ивана Филипповича.

Помню, при первом нашем знакомстве речь пошла о публицистике Заянчковского. Путешественник он удивительный: работал на Украине и Урале, учился в Воронеже и Самарканде, окончил (причем досрочно) аспирантуру в Казани, преподавал в Троицке и Рязани, потом был приглашен в Уфу. И везде Иван Филиппович выступал со статьями, очерками, рассказами о бережном отношении к природе, разумном ее использовании. Я спросил его, когда же он начал писать.

Заянчковский прищурился, вспоминая пробу пера:

— Первую заметку поместил зимой тридцать первого года в районной газете города Погребище — теперь это Винницкая область. Был я тогда мальчишкой-комсомольцем, дали мне задание написать о подготовке инвентаря к севу в только что созданном колхозе. Оттуда пришлось идти пятнадцать километров полем. Время было голодное, я ослаб. Прилягу, отдохну, снег поем — и дальше. Но заметка все же вышла. С тех пор и пишу, в основном о живой природе, хотя, знаете, журналистика и популяризация зоологии далеки от моей основной работы. Это просто увлечение…

Да, в ученом мире доктор наук, профессор Заянчковский (кстати, имеющий две специальности — биолога-зоолога и ветеринарного врача) известен больше как крупный специалист по ветеринарному делу. Он был хорошим практиком.

В послевоенные годы, когда не хватало медикаментов, его рекомендации по лечению животных средствами народной медицины получили широкое распространение на Украине. Сам Иван Филиппович за восстановление животноводства в районах, освобожденных от фашистов, награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов».

Потом он перешел на преподавательскую и научную работу. Иному за глаза хватило бы и половины, сделанного Заянчковским. Он опубликовал около 200 научных материалов и 12 книг по ветеринарии, стал автором и соавтором ряда учебников, его отдельные теоретические положения вошли в учебную литературу у нас и в социалистических странах. И это не считая того, что за 25 лет преподавательской деятельности Иван Филиппович помог выпустить тысячи нужных народному хозяйству специалистов-зоотехников и ветврачей…

Он и сейчас плодотворно разрабатывает вопросы ветеринарии. Его мечта — вооружить «сестру медицины» собственной этикой.

Началось это с пустячного, на первый взгляд, эпизода: Заянчковскому с группой студентов пришлось оказывать помощь заболевшей корове. Улучшение наступило не сразу, какой-то нетерпеливый студент высказал мнение, что с коровой придется расстаться, и сделал выразительный жест рукой по горлу. В этот момент зашла хозяйка животного — можно представить ее состояние при виде циничного жеста.

— Ну хватит повторять топографию яремных вен, — спас положение Иван Филиппович. — Посмотрите: корове уже лучше…

Этот случай послужил толчком к серьезной разработке вопросов профессионального долга. В 1968 году Заянчковский выпустил одну из первых в стране монографий «Об этике ветеринарного специалиста». Она стала библиографической редкостью, ее запрашивали из Пензы и Ленинграда, Ульяновска и Свердловска, Омска и Москвы. Сейчас Иван Филиппович пишет труд по ветеринарной деонтологии — науке о нравственной стратегии и тактике врача…

Удивительно только, как при такой приверженности к «сестре медицины» Заянчковский не только остался человеком многогранным, но и «взвалил на себя» популяризацию зоологии… Кажется совершенно непостижимым: как при колоссальной занятости в вузе и огромной педагогической нагрузке Иван Филиппович успевает заниматься тем, что он называет просто увлечением, отвечать на 20—30 писем в месяц к своим читателям и ветеринарным специалистам, перечитывать любимого Шекспира, следить за литературой?

Я имел удовольствие порыться в его архиве — это был красноречивый свидетель трудолюбия и интересов хозяина. Чего здесь только не было! Записи краткого содержания и отрывков из книг, которые ведутся с 1931 года, коллекция фотопортретов, обширнейшая картотека, где встретишь буквально все — от афоризмов до специальных статей, сотни папок с газетными и журнальными вырезками.

Становится понятней процесс создания «литературных энциклопедий» о животных. Заянчковскому приходится прорабатывать десятки книг — специальных и художественных, чтобы написать несколько компетентных и живых страниц текста. На его столе вы найдете и роман маститого автора, и стихи молодого поэта, и воспоминания натуралиста.

Моя знакомая каждый год ходит на вступительную лекцию о культуре поведения, которую читает для первокурсников Заянчковский. Каждая из них — подлинный пример артистизма: Иван Филиппович «в лицах» изображает нерадивого студента, грубияна, неряху; остроумно шутит на злобу дня, рассыпает оригинальные примеры — и ни в один год не повторяется. Лишь архив остается свидетелем, что стои́т за двухчасовой непринужденностью лектора.

— Как же вы успеваете? — в изумлении спросил я Ивана Филипповича, перебирая отложенную им гору первоочередных книг.

— Работаю, — ответил он просто. — Каждый день до двух часов ночи. Использую каждую минуту, не даю себе обольщаться, будто все знаю…

Я долго просматривал его аккуратные планы, где в десятках пунктов было размечено, что сделать в течение месяца, на следующий день, в выходной, за отпуск, — и понемногу постигал, какую борьбу за время ведет этот человек. Перед лицом такой самоотверженности было стыдно за отложенные на потом дела, за ненаписанные темы и непрочитанные тома, досадно на глупую веру, что вся жизнь еще впереди и когда-нибудь, в туманном завтра, засядешь за настоящую работу.

Заянчковский учит нас жадности к сегодняшнему дню и убежденности, что даже в молодости человеку отпущено так мало времени…

Я иногда проезжаю мимо на троллейбусе и ищу окно, где допоздна не гаснет настольная лампа. Над каким материалом он сейчас работает, Иван Филиппович так и не сказал: не любит выдавать свои «тайны». Но не было еще ни одной научно-популярной работы, в которой бы Заянчковский не призывал:

— Берегите природу. Любите и берегите траву, цветы, деревья. Любите и охраняйте птиц, зверей и других полезных животных. Они — украшение нашей земли. Они — наши друзья. С ними и человек становится лучше, чище, внутренне красивее, благороднее, сильнее. И не давайте никому предавать доверие животных к человеку.

Наверное, в этом смысл и оправдание его нелегкого увлечения.

Цитируется по сборнику: Виктор Савельев. Звери и люди. «Звериные» истории на страницах газет.  На медведя я, друзья, выйду без опаски. Издательские решения, 2019.