Эта ранее не публиковавшаяся запись беседы с Василием Аксеновым сделана в конце 2007 года на одной из последних встреч писателя и поэтессы Беллы Ахмадулиной с москвичами в ЦДХ (Центральный дом художника на Крымском валу в Москве).
Тогда известному писателю, «стиляге» и «антисоветчику» Василию Аксенову уже стукнуло 75 лет. Что не отразилось на живости его ума и творческом духе. Он, как мячи, мгновенно отбивал экспромты:
«Ах, вы про старую песню Добронравова и Пахмутовой? Как же, помню:
«Под крылом самолета о чем-то поет
Кусок самолетной ноги…»
…Если без шуток, то Аксенов — эпоха нашей литературы. После Ленинградского мединститута, куда его затолкали родители — бывшие политзэки («Иди-ка в медицинский — в лагере врачи лучше выживают»), он стремительно ворвался в литературу с повестью «Коллеги», напечатанной в журнале «Юность» в 1959 году. Повестями Аксенова «Апельсины из Марокко», «Затоваренная бочкотара», «Жаль, что вас не было с нами» в 60-е годы зачитывалась страна.
Власть долго прощала Василию Аксенову его не причесанных под гребенку героев — ниспровергателей основ, стиляг и «звездных мальчиков», любивших шмотки, лейблы, виски и красивую жизнь. Однако когда пошли более жесткие произведения — трагичный и где-то автобиографичный роман «Ожог» и сатира «Остров Крым», советская цензура запретила писателя.
В 1980 году он был вместе с женой Майей лишен советского гражданства за участие вместе с Ерофеевым, Битовым, Искандером, Поповым и Ахмадулиной в скандальном бесцензурном альманахе «МетрОполь». Таким образом, Василий Павлович Аксенов превратился в «гражданина мира», писавшего произведения на чужбине и преподававшего русскую литературу в США…
…Ваш корреспондент застал автора 23-х популярных романов на его встрече с поклонниками в Москве.
После возвращения российского гражданства Василий Павлович Аксенов переехал из Америки поближе к России — во Францию, где и встретил свое 75-летие с женой в Биаррице на берегу Бискайского залива, по которому так хорошо гулять с тибетским спаниелем по кличке Пушкин.
Но, по собственному признанию, космополитичный скиталец уже не мыслит себя без родины: «Можно категорически сказать, что мое возвращение в Россию состоялось. Я русский писатель, который какую-то часть года работает во Франции».
Первый вопрос, который я задал Аксенову, был о заветном времени детства и юности:
— Василий Павлович, вам жаль те годы, когда мальчишкой бегали и дрались в Казани, потом учились в Ленинграде? Тех людей, что были рядом?
— Годы, само собой, мне дороги — молодость, детство. Каких людей вспоминаю? Да смотря, какой человек попадался. Как и сейчас, были и очень хорошие люди. А были и те, кого не люблю…
— Вася, расскажи про свое пальто, — просит присутствующая на встрече поэтесса Белла Ахмадулина. — Вы знаете, когда Василий Павлович после медицинского института работал в Ленинграде, разбойные люди у него в порту пальто отняли, и он почувствовал себя гоголевским Акакием Акакиевичем…
— Ну да, отняли и до сих пор, наверное, в нем ходят, — оживляется Аксенов. — У меня даже рассказ есть «Три шинели и нос» по мотивам Гоголя. Это был 1956 год, как раз время приезда к нам французского певца Ива Монтана. А приехал Ив Монтан в СССР в сереньком таком узком пальто — и все стиляги Питера сошли с ума. Такое пальтецо раньше никто не видел — у нас был же какой-то неуклюжий и огромный пошив.
И у меня до ограбления как раз было такое громадное пролетарское пальто, из которого меня вытряхнули, как Акакия Акакиевича. А случилось это около порта. И я стал бегать по Питеру в курточке. А была уже зима, холодно. В конце концов, заняв все возможные деньги, я и купил себе это самое «пальто под Ива Монтана». И стал гордо ходить по улицам, пока не разоблачили.
Оказалось, что «под Ива Монтана» пальто было сшито для одного ленинградского стиляги из офицерского сукна, которое куском выдали его папе-полковнику для пошива формы. И сын сшил из казенного сукна пальто. Но оно ему было маловато — и он мне это пальто продал.
В общем, за это пальто нас чуть было не арестовали на Невском проспекте — и даже вели в участок до тех пор, пока не появился знакомый человек, который всем показывал красную книжечку с лаконичной надписью из трех букв. А заглавные буквы на удостоверениях в то время обычно означали сокращенное название грозной организации — типа ГПУ…
По требованию обладателя «корочки» нас тут же отпустили! Выпутавшись, один из нас, тем не менее, спасителю говорит: «Эх, ты! Ты что, служишь на них?» А он ответил: «Ты дурак! Прочти лучше, что написано на книжечке». А написано на ней было: «НОС».
— История не хуже гоголевской шинели, из которой выросла литература…
— Ну, на что Вознесенский Андрей однажды мне сказал: «Может, кто-то вышел из шинели, а мы с Васей вышли из „Носа“ — я из левой ноздри, а он из правой».
— Василий Павлович, а вот такой вопрос. Когда Ростропович и Вишневская узнали, что они лишены советского гражданства, они сказали: «Мы вернемся, мы вернемся, сволочи!» Что сказали вы, узнав, что на долгие годы остаетесь за пределами отчизны?
— А то же самое слово «сволочи», клянусь! Я в это время был в поездке в Америке — и мы как раз доехали на машине с моей женой Майей из Мичигана до Лос-Анжелеса, где наш друг, американский профессор-славист, устроил в нашу честь вечеринку. Помню, всем страшно весело было. И вдруг мне позвонил человек из редакции «Нью-Йорк Таймс» и сказал: «Тебя только что лишили советского гражданства. Какая твоя реакция?» И я вот это и сказал: «Да пошли они на такие-то буквы!» — и добавил: «Сволочи!». И так это и было напечатано в «Нью-Йорк Таймс».
— Вы до сих пор с обидой произносите слово «советские». Но мы ведь уже другие…
— Я, знаете ли, никогда не называл народ российский советским! Там были, конечно, «советские» — и сейчас, к сожалению, много «советских» среди нас, российских…
— В свое время ваши книги были запрещены, тайно ходили по рукам. К примеру, роман «Ожог» на одну ночь давали прочитать…
— Я расскажу забавную историю, связанную с «Ожогом» и с этим ощущением запрета. Я только стал возвращаться и наезжать в Россию — и в 1990 году приехал в Ялту, пошел на пляж. И там, на пляже, ко мне подошел какой-то молодой человек (доктор, как оказалось) и спросил: «Неужели это вы?» И убедившись в моей персоне, стал рассказывать: «Вы знаете, что со мной произошло? Я ездил в 1982 году на конференцию в Грецию. И вдруг на главной улице города Афины я натолкнулся на вас. Это были вы?». Я ответил, что вероятней всего он встретил меня — ведь как раз в это время я приезжал в Грецию.
А этот доктор продолжил: «А у меня тогда в портфеле лежал ваш роман «Ожог», который я купил в магазине русской книги в Афинах. Я шел за вами несколько кварталов и боялся подойти, потому что КГБ меня схватит».
Понимаете, в 1982 году он боялся КГБ даже в Афинах и не подошел ко мне. А восемь лет спустя, на пляже в Ялте, уже общался и разговаривал со мной без всякого страха. Так я познакомился с этим необычным читателем. И он сказал мне: «Но самое смешное, что «Ожог» сейчас со мной». И прямо на пляже вынул из портфеля книгу для автографа…
— И последний вопрос, конечно, о заветном желании…
— Никто, к сожалению, до сих пор не решается поставить сериал по «Острову Крыму». Быть может, я дождусь, и такие люди все же найдутся…
Надежды эти не сбылись. Да и встреча в ЦДХ была одной из последних для Василия Аксенова. 15 января 2008 года с тяжелым инсультом он попадет в больницу, откуда не выйдет. В июле 2009 года Москва простилась с кумиром нескольких поколений читателей.
Ответы классика в ноябре 2007 года записывал Виктор САВЕЛЬЕВ.
Текст цитируется по сборнику: Виктор Савельев. «Большая книга интервью». Интервью разных лет. Беседы с Федором Конюховым. Такой Большой и загадочный Китай. Издательские решения, 2018.