Работа на миру: участковый врач

Содержание статьи

Старый участок

Встречаются среди медиков судьбы необычные. Тут тебе и яркие случаи, и редчайшие операции в сложных условиях, и, непременно, набор экзотических передряг при выезде к дальнему больному. Моя героиня подобным похвастаться не может, да и рассказывать о себе не в ее характере. Она скромный участковый врач, таких в поликлинике №33 еще два десятка. И жизнь Веры Романовны Козловой (так ее зовут), что хорошо накатанная дорога.

Утром (или наоборот, во второй половине дня) она в белом халате сидит в кабинете и принимает пациентов. После обеда, надев на халат пальто, идет по вызовам. В чужие квартиры Козлова входит уверенной поступью, а не так, как посторонний — это годами приобретенная привычка.

Кроме обхода участка, у нее еще много хлопот: санактив, доноры, лекция в домоуправлении, осмотр подопечного гастронома. Как видите, дела все нужные, но ничего броского в них нет.

Признаться, посоветовав написать о Вере Романовне, главврач 33-й поликлиники Яков Абрамович Аренко долго сомневался.

«Понимаете, — мучился он, — Козлова-то обычный участковый. А у нас есть заслуженные, награжденные. Вот Мария Федоровна Антонова — 25 лет на участке, как на посту, и орден Трудового Красного Знамени. А у Веры Романовны даже медали нет… Но с другой стороны, ей тоже цветы несут к каждому празднику. И еще вот это…» — тут Аренко вынимал ворох благодарственных писем от пациентов — все Козловой.

Скоро я многое знал о Вере Романовне. После института она 10 лет работала эпидемиологом в Кушнаренковском районе, в городе у нее 14 лет был труднейший участок. Судите сами: те же две с половиной тысячи жителей, но частный сектор, домишки разметались на пару километров. Посетишь двух больных — нагуляешься больше, чем за шесть визитов в многоэтажках. А осенью слякоть, зимой сугробы по колено — в иные закоулки бульдозер и не заглядывает.

starye-doma-okraina

Сейчас на этом участке Вера Романовна не работает. Сказались годы: попросилась Козлова на участок полегче. К тому времени, как мы познакомились, она два года опекала компактный городской квартал за магазином «Заря».

Но на старую ее территорию я все же не утерпел — заглянул. Подошел к двухэтажному дому на улице Лесотехникума, спросил пожилую женщину: «Врача Козлову помните?».

— Веру Романовну? — оживилась она. — А как же! Мы всей округой к ней идем по старой памяти, она не откажет. Варвара Дмитриевна, идите сюда, тут человек врачом нашим интересуется.

Скоро я сидел в окружении местных старожилов М. Г. Деменковой, А. И. Гумбиной, В. Д. Царевой, а с округи сходились соседи, прислушивались и вступали в разговор.

Я услышал невероятное: солидные люди прорывались на прием к Козловой, как мальчишки на запретный любовный фильм. Они молили или обманом брали регистратуру, по полдня пережидали законных пациентов. Я далек от сантиментов, но за душу брала та теплота, с которой вспоминали своего бывшего участкового.

Позже мне довелось услышать рассказ одного из лучших участковых врачей поликлиники — отличника здравоохранения Галины Васильевны Сотниковой: «Я девчонкой из института попала на участок Козловой — заменить ее на время переподготовки. Отзывы жителей потрясли меня, тогда еще молодого специалиста. В каждом доме только и разговоров: „А вот наша Вера Романовна…“ Через полгода я Козлову, как живую, представляла, хотя ни разу не видела. Тогда я решила: стану такой же — и сейчас считаю себя ее ученицей».

После таких завидных отзывов я, понятно, уверовал во врожденное призвание Козловой и спросил о нем у нее самой. «Обманывать не стану, — ответила Вера Романовна. — В школе мечтала о химии. Но шла война. Жили трудно, а химфак далеко — в Казани. Вот и пошла на медицинский, а ту мечту вычеркнула. Теперь не жалею».

Вот тебе на: значит, не по призванию. А я-то от стольких слышал, что она рождена врачом, что и внешность у нее чисто «докторская». Тогда-то я в первый раз как следует пригляделся к Вере Романовне и сам удивился: а что в ней докторского?

Она высокая, крупная, с простым лицом, голову привыкла клонить чуть набок. Я представил Козлову в косынке ткачихи — ей идет. И за костяшками счетов представил — тоже хорошо. Словом, с внешностью получилось то же, что и с призванием.

«Ну, хорошо, — сказал я себе, — пусть без призвания. Но разве лечат больных, пекут хлеб или запускают ракеты только одержимые, с детства готовившие себя к этой профессии? Нет, где их напасешься на такую уйму дел. Как ни крути, а „три кита“ нашей работы — просто люди добросовестные. Не из их ли числа Козлова?».

Два инфаркта

— Случаи интересные были? — в который раз пытал я Козлову.

— Да нет, все обыкновенно.

— А какая радость в вашей работе?

Вера Романовна слабо улыбается:

— Не знаю. Наверно, когда больной поправится. Конкретные примеры? Не помню…

Все же я «вытряс» из нее один случай. На старом участке у больного начался инфаркт миокарда, но боли почему-то были между лопатками, а не в груди. «Простуда», — обманулся второй подряд врач «Скорой помощи», и больной собрался в баню — выгнать хворь веничком с жаром. На счастье, пришла по вызову Вера Романовна. Осматривала долго и сделала заключение: инфаркт. Человека спасли.

…Через два дня я стал свидетелем второго «инфарктного случая». Как мы условились, я днем зашел в поликлинику — и первое, что бросилось в глаза, — сосредоточенное лицо Веры Романовны в коридоре. Не замечая меня, толчеи, сновавших медсестер, она неслась к единственно важной для нее в тот момент точке — к телефону.

«Подозрение на инфаркт… мужчина», — услышал я обрывки разговора. А потом увидел его.

Он сидел сгорбившись, весь какой-то темный изнутри, с мучением вслушиваясь в свою боль. В кабинете Веры Романовны был тихий аврал. Я прижался к стене: в таких случаях каждый посторонний — лишний…

Вскоре приехали ребята в белых халатах, привезли какие-то ящички с трубками. Сняли кардиограмму, и лишь тогда Козлова вздохнула спокойно: все же не инфаркт…

kardiogramma

После я узнал, Вера Романовна тревожит нужных специалистов не только в столь критических случаях. Если есть какие-то сомнения в характере заболевания, она обязательно проконсультируется с кем нужно, до косточек разберет каждый симптом — но обязательно уяснит, в чем дело.

«Точный диагноз, — отмечали все, с кем приходилось беседовать, — Козлова не успокоится, пока не докопается до сути».

Я же докопался до своего: есть в Вере Романовне такая черта, как основательность. Она красной нитью проходит через каждый ее шаг.

Как-то на участке Козловой выявился больной с острым кишечным заболеванием (Видимо, речь о холере. Ред.). Вера Романовна срочно отправила его в больницу, изолировала всех, кто был в контакте, организовала дезинфекцию в квартире и профилактику в близлежащих домах. Энергичное вмешательство участкового врача дало плоды: заболевание не повторилось.

С таким же упорством Козлова навещает своих пациентов — по собственной инициативе, до тех пор, пока болезнь не отступит.

Это желание — вбить каждый гвоздь до конца — ценное само по себе, многое объясняет в натуре Веры Романовны. На мой взгляд, оно идет от чувства собственного достоинства. Уважающий себя и свою работу человек ничего не делает наполовину. Но на всем, к чему бы он ни прикоснулся, лежит эта печать уважительного отношения — вроде штампа отдела технического контроля. Только тут контролер, который всегда начеку — совесть.

Это неизменное «чуть-чуть»

У Козловой свой, особый, я бы сказал, талантливый стиль работы с людьми. Заглянем с ней в несколько квартир.

…Нам открывают двери: «Заходите, доктор. А мы нынче и не ждали». Козлова сегодня без вызова. Такие активные посещения — обычно половина визитов участкового врача. В постели женщина, с трудом шевелит рукой. Паралич.

— А ну, сдавите мою руку. Ого! Уже намного крепче. Температурка у вас просто отличная. Выздоравливаете.

— Правда? — обрадовано вспыхивает больная. И, глядя на ее сразу помолодевшее лицо, понимаешь, что доброе слово в медицине порой действеннее лекарства. Но через минуту глаза больной тухнут, и она снова шепчет:

— А почему так долго, доктор? И мне опять немного давит на сердце.

— Это вы малость расстроились, это пройдет. А вылечим мы вас обязательно. Но надо набраться терпения: нервная система поправляется медленно. Придется полежать…

Самое замечательное у Веры Романовны — голос. Тихий такой, переходящий в полушепот, как у артистки Татьяны Дорониной. И оттого, что в нем переплелись проникновенность, доброта, сочувствие и уверенность, слушать его приятно. И лексикон у Козловой мягкий: «Покажите язычок. Порошочки пьете?»

В другом бы раздражал такой говор, казался просто сюсюканьем, а в Козловой с ее мягкостью он естественен. Наоборот, в минуту беседы он делает Веру Романовну чем-то похожей на мать, которая в глазах упавших духом детей «самая главная» и знает больше всех на свете.

Но не думайте, что она лишь утешитель. Тут свой ключик к каждому конкретному больному.

Вот перед ней плаксивая старушка. Обезволилась, лежит — не ест, даже в магазин не сходит. При виде врача начинает охать и причитать: «Сил нет столько лечиться. Кладите уж сразу на операцию. Других-то старух вон как режут».

Три больницы дали заключение: операция не нужна, но старушка через день вызывает Веру Романовну. Другой бы вспылил, а Козлова спокойно убеждает бабусю: надо взять себя в руки, «не уходить в болезнь». И голос Веры Романовны, хоть и ласковый, но твердый. Надо сбить человека с этой пагубной жалости к самому себе…

Я спрашивал больных, что отличает Козлову от других врачей, и понял: совсем немногое. Не вспылит, не повысит голоса. Чуть-чуть тактичней и спокойней с раздраженным больным, чуть душевней и внимательней ко всему. Но как на ринге, мизерная разница в реакции сбивает одного боксера с ног, а другому приносит победу, так и это неизменное «чуть-чуть» (я бы назвал его последовательной человечностью) остро воспринимается людьми, вызывает их доверие, расположение.

Цена «лишних минуток»

Есть вещи, которых мы, дилетанты, просто не замечаем. А у Надежды Васильевны Старостиной глаз наметанный. Она медсестра, с Верой Романовной проработала 10 лет. Ее-то я и попросил рассказать о «профессиональных штрихах», отличающих Козлову.

— Во время приема, — сказала Старостина — Вера Романовна умеет создавать такую атмосферу, как будто в кабинете только двое: она и пациент. К нему все ее внимание, весь интерес. Попробуй я спросить о погоде или заговорить о домашних делах. Знаю: Вера Романовна не ответит, будто и не расслышала. Так у нее заведено: при пациенте ничего постороннего. Козлова, хоть и мягкая, а насчет работы у нее характер твердый. Или возьмите визиты домой. Вера Романовна никогда не спешит (а дел хоть отбавляй!). Придет, сядет с таким видом, словно этот больной единственный. Пусть лишнюю минутку потеряет, но пока тщательно не осмотрит пациента, не уйдет…

Дело, в которое вкладываешь душу, требует жертв — это почти закон. Хотите знать цену «лишних минуток», уделенных Верой Романовной пациентам? Они набегают за счет личного времени. Человек великой скромности, она никогда не расскажет о заходах после работы, прихваченных выходных днях.

«Я узнаю о них лишь окольными путями, через самих больных, — сказал мне главный врач. — Или вот деталь. Сколько раз Козловой предлагали полторы ставки. Не идет. Боится, что не сможет уделять каждому столько внимания».

Я как-то спросил Веру Романовну, кого из учителей она помнит. «Хирурга Дмитрия Петровича Блохина из Кушнаренковской больницы, — был ответ. — За каждого прооперированного болел. Иные смеялись: не спится старику. А он, как всегда, в шесть утра у постели вчерашнего пациента: «Ну, как себя чувствуем?..»

Сколько воды утекло, а Вера Романовна вспоминает именно это. Память — она штука с отбором.

Вместо послесловия

Мы идем по участку. Дворы, лестничные марши, адреса. За каждой дверью люди, они ждут эту женщину с удивительно спокойным голосом. Нас часто останавливают по пути, здороваются. Вера Романовна расспрашивает о самочувствии, интересуется, не нужна ли какая помощь. Лица, лица, разговоры…

Участковый врач — работа на миру. Козлова как нельзя лучше подходит для такой работы. У нее счастливый сплав: завидное отношение к делу и культура общения, доведенная до уровня профессионального долга. Кто ее научил, как пришла Вера Романовна к своему стилю? Не знаю.

Вечером, листая старый томик Василия Федорова, я наткнулся на строки:

«Чувства добрые свои

Возвышайте до любви:

Если это вами сможется,

Остальное все приложится».

Быть может, вот он, ответ?..

 

Цитируется по книге: Виктор Савельев. Я был, я видел, я летел… Репортаж и очерки разных лет. Вехи времени. Издательские решения, 2018.

Рейтинг
Понравилась статья? Поделиться с друзьями: